предмет четкого ясного знания, подтвержденного фактами

[Keyl Sunders]

27.01.2014 в 21:48

Пишет  Crazycoyote:

Текст, в котором очень много постмодернизма
Олололо. Я наконец-то села это писать, потому что визитки всякие больше не висят тяжелым камнем на моей израненной душе.
Традиционно оставляю предупреждения для непонятливых на всякий случай: если вас вдруг тошнит от слов «постмодернизм» и «деконструктивизм», постмодернизма и деконструктивизма, третьего сезона, Моффисов или автора этого текста — его можно просто проматывать. Специально для вас автор текста заботливо убирает всю эту хуету под море, дабы не травмировать ваши глаза, мозг и нежную душу.
Кроме того, считаю нужным сообщить, что автор этого текста всерьез полагает, что «Пятый элемент» и «Матрица» — очень крутые постмодернистские штуки. Автор страшный человек, остерегайтесь выходить на болота его дневничка в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.

И последнее: в тексте традиционно много обсценной лексики. Я предупредила.

Краткий экскурс в исторью
Собственно, на самом-то деле, главное, что следует знать о постмодернизме — это откуда и почему он взялся. А точнее, почему он ПостМодернизм. А не какой-нибудь еще -изм. Очевидно, постмодернизм — то, что случилось после модернизма. Однако причины появления такого названия не только хронологические. В конце концов, никому не пришло в голову назвать романтизм «постсентиментализмом», хотя они состоят примерно в тех же хронологических отношениях. Нет, постмодернизм называется так, потому что по сути представляет собой переосмысление модернизма. Именно из этой его особенности происходит повальное убеждение, что постмодернизм — это такая вторичная хуита, которая не создает собственных смыслов, а только чужие портит своими грязными ручонками. Убеждение это, впрочем, можно считать верным примерно в той же степени, что и убеждения вида «вся эпоха Возрожения — тупые кальки с античности», «весь романтизм — муйня про пиздострадания одиноких и непонятых мудаков» и так далее, и тому подобное. Понимаете, чуваки, вещи, которые происходят с философией, обществом и культурой — они не оттого происходят, что какой-то хуй в очках сидел-сидел в своем кабинете, да и подумал: а нехай у нас теперь будет постмодернизм, щас я про это статью умную напишу, а все и поверят. Так не бывает, ребзя. В жизни все немного сложнее. Как правило, изменения в социальной и культурной жизни вызваны определенными историческими событиями. Как правило, эти события очень страшны. Вот то, на что вы поплевываете через зуб, называя «заумной фигней» — оно на самом деле вырастает из крови, трупов и ужаса. Так Столетняя война когда-то «убила» Средневековье и «создала» Возрождение. Так вышеупомянутые сентиментализм и романтизм выросли на богатом удобрении из отрубленных гильотинами французской революции голов... Постмодернизм же — это «ребенок» двух мировых войн. Его «субстрат» — это кровь, выхарканная после отравления фосгеном, кишки, намотанные на гусеницы танков, трупы в газовых камерах и умирающие от лучевой болезни японские дети. Просто подумайте об этом, когда в следующей раз соберетесь называть его вторичной бессмысленной пургой. Об этом и о том, что я напишу ниже.

Постмодернизм возник, когда рухнул позитивистский идеал, заботливо взращиваемый Европой на протяжении пары столетий. Люди открыли для себя научное мышление и принялись играть с ним, как дети. В конце концов людям стало казаться, что вот еще немного — и они поймут, как все устроено. Поймут, как правильно. Человек — царь природы, разум преодолеет все, рационализм — путь к счастью. А потом, в 1914 году, научное мышление повернулось к ним своей изнанкой. Мрачным и пугающим мурлом, ощетинившимся танками, химическим оружием и бомбами. Этот кадавр, порожденный «научно-техническим прогрессом», прошелся по Европе и захарчил 20 миллионов человек, как нехрен делать. Это мы с вами уже знаем, что так бывает. Что бывает даже хуже. А тогда для людей это стало колоссальным шоком, потому что человечество никогда раньше не знало ничего подобного. Первая война не только с применением всех «достижений научного прогресса», но и первая война, охватившая настолько огромную территорию. И это тоже было следствием прогресса: с транспортом стало намного лучше, да и со связью. Впрочем, на этом все не закончилось, как известно: потом был неудавшийся художник руками Адольф, а под завязку его эпического выступления на мировой арене — Хиросима и атомная бомба. XX век стал веком, в который люди поняли, что способны полностью уничтожить и самих себя, и планету. Какой уж тут, в транду, позитивистский идеал чистого разума, когда этот чистый разум такое вытворяет в итоге? Так рухнул модернизм и появился постмодернизм.

Да, культура постмодернизма от и до является культурой переосмысления предыдущего опыта. Но не от того это, дети мои, что народишко у нас измельчал, к высотам духа больше не поднимается и влачит бренное существование. Это оттого, что людям стало по-настоящему страшно от той хуерги, которую они наворотили за предыдущие века цивилизации, и они впервые по-настоящему задумались, что им вообще с этой хуергой делать и как им с ней жить дальше, при этом не сдохнув. Постапокалипсис, как жанр, к примеру, мог возникнуть только в постмодернизме. И да, фильмы Джорджа Ромеро про толпу зомби с трэшовыми спецэффектами и свинячьей кровью — это ебаная вершина постмодернистского искусства, ребята. Выдающееся событие в культуре второй половины XX столетия, повлиявшее дохера на что и продолжающее интенсивно влиять. Давайте просто уже поймем, что все, происходящее после Второй мировой войны — это постмодернизм. Не только в культуре и искусстве, но и в социальной жизни, и в науке, вообще везде. Ваш фичок про горячую порнографическую любовь Локи и Тора — это тоже постмодернизм. И книжка Стивена Хокинга про черные дыры — тоже постмодернизм. Ваши записи в бложике о том, что вы съели на завтрак — тоже постмодернизм. И статья про сиськи Мадонны в глянце — он же самый. Любое культурное и социальное событие, случившееся в мире после 1945 года, является постмодернизмом. Потому что мы живем в эпоху постмодернизма. В эпоху пост-модернистского мышления. Которое, в свою очередь, сформировалось по причине обрушения модернистского мышления прямо на голову тем, кто его строил. Которое, в свою очередь, произошло по причине появления оружия массового поражения и других прекрасных вещей, невозможных без развития научно-технического прогресса, за которое так ратовал рухнувший к хренам собачьим на голову людям эпохи модерна позитивизм. «В доме, который построил Джек...» Да, прошло больше полувека, а человечество все еще не преодолело. Да, это пиздец. Да, это все еще пост про развлекательный сериальчик. Да, по-другому у меня рассказать не получается, в чем смысл «вторичного бессмысленного жанра», извините. Мне просто кажется, что люди слишком легко говорят о некоторых важных вещах, не задумываясь, что за ними стоит. И это, кстати, тоже постмодернизм.

Дефлопе с крутонами
Видите ли, весь смысл постмодернизма — он на самом деле происходит от ясного понимания, что все, что угодно, может рухнуть. Каким бы незыблемым оно ни казалось, каким бы прекрасным оно ни было, как бы сильно вы в него ни верили — оно в любой момент может наебнуться прямо вам на голову и похоронить вас под обломками. И Солнце может погаснуть, и Вселенная сколлапсировать, и вообще что угодно. И теперь это не предмет абстрактной веры в Конец света и последние времена — это предмет четкого ясного знания, подтвержденного фактами. Мы точно знаем, что может быть страшный пиздец. И мы живем с этим знанием. Такова реальность эпохи постмодерна. Соответственно, единственный вопрос, к которому на самом деле приходит постмодернизм в крайней своей точке — если все рухнет, то что останется? И тут начинается забавная диалектика... Потому что, если сильно обобщать, то на этот главнейший вопрос имеется два ответа. Первый ответ: ничего. Второй: что-то настоящее. На самом деле, насчет того, какой ответ правильный, нету согласия даже среди больших ученых, на эту тему понаписана куча умных статей, но к единому мнению так никто и не пришел. Потому что когда кто-нибудь на него даст ответ (либо найдет убедительный способ послать сам вопрос в жопу и больше им не париться), постмодернизм закончится. А он пока еще жив-живехонек и рассасываться никуда не собирается.

Так что вы можете просто выбрать понравившуюся вам сторону в этом многолетнем диспуте. Я лично предпочитаю второй вариант, потому что я вообще оптимист, а в случае первого варианта никакого будущего у человечества явно нет, всетлен, мывсеумрем и на обломках самовластья никто ни черта не напишет, потому что писать будет некому. В первом варианте выхода из постмодернизма нет, а значит и вообще никакого выхода нет, потому что на данный момент кроме постмодернизма нету вообще ничего. Второй же вариант предполагает, как минимум, наличие выхода и возможность его искать. И это тоже очень интересная штука... Мало того, что постмодернизм полностью является переосмыслением модернизма, он к тому же полностью является процессом поисков выхода из самого себя. Поэтому, дорогие мои, каждое по-настоящему сильное постмодернистское произведение, не заканчивающееся на том, что всетлен и всеумрут, всегда немного больше, чем просто постмодернизм. Всегда представляет собой выход за границы постмодернизма куда-нибудь еще. Вот, например, Умберто Эко вечно выходит из постмодернизма в позитивизм. Это очень интересный выход, на который я медитирую уже не первый год. Потому что разобрать позитивизм на косточки и запчасти, а потом выйти в него же — это уметь надо. Но человек искренне убежден в своей правоте и выходит в то же самое место раз за разом. Потому что для него знание — высшая ценность. На самом деле, все индивидуальные выходы из постмодернизма только на первый взгляд ведут в совершенно разные места. Если приглядеться получше, место одно и то же: люди выходят к тому, что считают истинными ценностями. Снимают слой за слоем смыслы, стереотипы, представления, убеждения — и смотрят, что останется, если убрать все наносное.

Таким образом, если вы совершили постмодернистскую деконструкцию и по итогам нашли нихуя, это не мир бессмысленное говно, это вы бессмысленный мудак, для которого не существует ничего по-настоящему важного и ценного. Глобально же проблема заключается в том, что ценности у всех разные, иногда прямо противоречащие друг другу, поэтому договориться в масштабах человечества никто ни с кем не может. Такая вот бытийная трагедия. Ну и, собственно, из всего вышесказанного следует еще один вывод, уже менее абстрактный и более приближенный к нашим насущным проблемам: если вы ознакомились с постмодернистским произведением и нашли в нем нихуя, тоже возможны два варианта. Вариант первый: произведение было произведено бессмысленным мудаком, в жизни которого нет ничего важного и ценного. Вариант второй: ценности автора глобально не совпадают с вашими ценностями, а поскольку кроме оных ценностей зацепиться в постмодернизме совершенно не за что, ибо все остальное развинчено и выкинуто, вам остается только заплакать и печально убрести вдаль, искать кого-нибудь более близкого вам по духу. Думаю, я вполне понятно объяснила, почему так много людей считает постмодернизм бессмысленной вторичной хней, и почему это на самом деле не так. Можно ехать дальше.

Собственно, давайте теперь наконец-то поговорим о постмодернистском художественном произведении. И о его художественной реальности. Они имеют ряд характерных особенностей, тоже связанных с тем, что постмодернизм — это переосмысление модернизма. В крайнем проявлении — деконструкция модернизма, то есть разбор его до основания, чтобы камня на камне не осталось. Модернизм — штука цельная. Постмодернизм — штука мозаичная. Модернизм, как стиль, выросший на позитивизме, стремится объять все, все постичь, все объяснить, все объединить и сделать это все в рамках сознания одного человека. Модернизм — триумф человеческой воли и разума. «Несите бремя белых, бла-бла-бла...» Ну да, где-то там, в конце этой логической цепочки, явственно маячит художник руками Адольф, вы правильно все понимаете. Именно в это модернизм и уткнулся, в конечном итоге. Так вот, в модернистском произведении все четко, последовательно, структурировано, все логично, все объяснимо, все осмысленно и понятно. А еще в модернистском произведении автор считает, что он знает. Он знает — и сейчас все вам объяснит. В модернистском произведении вам рассказывают.

Не таков постмодернизм. В постмодернизме автор не знает нихуя, непонятно ничего, все хрен знает зачем, не факт, что вообще нужно, куча какой-то непостижимой мутоты, логика происходящего загадочна и неочевидна. Автор вам ничего не рассказывает. Автор у вас спрашивает. Автор подходит к вам, нежно кладет руку вам на плечико и говорит: "Чувак, я тоже ни черта в этом бардаке не понимаю. Давай поищем смысл вместе, авось найдем". Для того, чтобы найти оный смысл, автор как раз и занимается развинчиванием, раскручиванием, доставанием кишок наружу и прочими неприятными вещами, по науке именуемыми «деконструкцией». Давай разберем персонажа — и посмотрим, как у него там внутри шестереночки крутятся. Потом и шестереночки друг от друга отвинтим — и поглядим, помрет он, болезный, или нет. Если не помрет — значит, все же была в нем какая-то ценность, а помрет — так и не жалко. Давай развинтим сюжет, перемешаем события местами или выложим симпатичным узорчиком — и поглядим, останется в нем какая-нибудь идея или нет. Если останется — годная идея, значит, надо брать. А иначе и черт бы с ней. И решать, милый, придется не только автору, но и тебе. Автор тебя пригласил в соучастники — и в конце ты будешь думать, нужно ли тебе то, что автор тут накопал, или можно только зарыть это под ближайшей осиной и сверху плюнуть.

Да, в постмодернизме автор отказывается рассказывать вам смысл. Потому что в постмодернизме, в отличие от модернизма, он его сам не знает. Модернизм — культура уверенности, постмодернизм — культура неуверенности. Собственно, классическое «сорок два» Дугласа Адамса (который тоже писал ужасно постмодернистские книжки) можно считать, в некотором смысле, символом обращения постмодернистского мышления со смыслом. Вот вам ответ на главный вопрос жизни, Вселенной и всего остального: сорок два! И чего? А ничего, выясняйте, что это за вопрос, тогда наконец-то постигнете истину во всей ее сияющей полноте. В этом весь постмодернизм, как он есть. Но не стоит думать, что это некий сволочизм автора и издевательство над читателем, мол «а что я знааааю, вы не знаете — а я знааааю», или наоборот, идиотизм автора, которому сказать на самом деле нечего, вот он и темнит. Нет, безусловно, и такие случаи есть. Всегда есть некоторое количество кретинов, называющих себя «художниками». Но на самом-то деле это явление совсем другого порядка. Это о том, что автор больше не берет на себя ответственность знать истину, правду и смысл. И тем более доносить их до других людей. Что человек вообще не способен в одно рыло узнать истину, правду и смысл. И не факт, что на это способно все человечество в целом. Антитеза позитивизму, как она есть. Ну и да, держим в уме, что эта концепция в мировоззренческом поле практически неизбежно разворачивается до чего-нибудь вроде «у нас тут есть ядерное оружие, способное за несколько минут взорвать к ебеням всю планету — поэтому мы больше не знаем, в чем смысл, и не берем на себя ответственность знать». «А бойтесь единственно только того, кто скажет: "Я знаю, как надо!"» Да, и это известное стихотворение Галича — тоже, разумеется, постмодернизм.

Теперь, когда мы разобрались, что в постмодернизме делает автор, можно попробовать понять, как он это делает, с чем и через что работает. Мы помним, что постмодерн — это промывание информации ручным методом через ситечко в попытках обнаружить там крупицы золота. Или в попытках доказать, что там нихрена ничего нету, кроме песочка. Так вот, где-то здесь рождается основополагающее для постмодернизма представление о «симулякрах». Слово вроде сложное — а смысл вообще-то довольно простой. «Симулякр» — это продукт процесса симуляции реальности. На самом деле, не любая копия с реальности является ее симуляцией, а только та, которая стремится создать ощущение того, что она — тоже реальность. Вот фальшивые деньги, например, это симулякр. А фото купюры — не симулякр. Но фотоколлаж, натуралистично изображающий гигантский тентакль, выползающий из ванной — обратно симулякр. Мы проскочим долгие и нудные философские рассуждения товарища Бодрийяра о стадиях развития и становления симулякров и перейдем сразу к концу. В эпоху постмодерна симуляция реальности достигла новых, доселе невиданных и пугающих высот. Потому что появились симуляции реальности на смысловом уровне. На самом деле, не только фальшивые деньги симулякр, но и сама идея денег и деньги как таковые — тоже симулякр. Бумажные деньги не имеют той стоимости, которая на них написана, сами по себе, как материальный объект. Они символизируют собой некие материальные ценности, которые лежат где-то там, в госказне и центробанке. Может быть и еще хуже: когда стоимость денег обеспечена ценными бумагами, которые сами по себе ценности тоже не имеют, а являются обозначением неких материальных ресурсов, который вообще находятся у черта на рогах на другом конце глобуса, но при этом экономика, обеспеченная деньгами, обеспеченными ценными бумагами, продолжает жить и работать так, как будто это все настоящее. В эпоху постмодерна, особенно с развитием информационных и цифровых технологий, реальные объекты больше не являются необходимыми для того, чтобы социальные механизмы крутились. Симулякров достаточно.

А дальше происходит совсем веселое: когда симуляции реальности становятся полноправными действующими объектами этой реальности, начинают возникать симулякры, не имеющие никакого «реального прототипа». При этом они влияют на реальность ничуть не хуже, чем реальные вещи или симулякры, имеющие прототип. Вот например МММ и прочие финансовые пирамиды играют в ту самую игру с бумажками, гипотетически означающими какие-то материальные ценности. Но в случае мошенников бумажки — это просто бумажки. За ними ничего не стоит. Тем не менее, все это всерьез влияет не только на сознание, но и на реальную жизнь и реальное благосостояние людей. Но мошенничество, вполне себе преследуемое по закону, это тоже полбеды. Бывают вещи, которые вроде как ни единого закона не нарушают, но тем не менее являются чистой воды высосанными из пальца симулякрами, влияют на реальность год за годом — и все считают, что это нормально. Речь, например, о моде. Мода не изображает никакой реальный объект, это чистый, незамутненный симулякр-без-прототипа, который стал объектом реальности. И влияет на реальность покруче многих действительно реальных объектов.

Здесь речь снова о том же самом. О том, что философия и культура не рождаются в кабинетах «от головы» и от нечего делать. Все, что там происходит — это реакция на происходящие сами собой в реальности вещи, попытка их описать и осмыслить. Постмодернизм — не порождение отвлеченных рассуждений, это порождение нашей современной действительности со всеми ее специфическими закидонами. Но постмодернизм сам попадает в ловушку постмодернизма: он осмысляет реальность, он становится симулякром реальности, он начинает влиять на реальность, потому что теперь симулякры сущностны. Таким образом возникает причудливая рекурсия и постмодернисткое явление «бесконечных отражений», из которых очень сложно выбраться и добраться, наконец, до чего-то настоящего в этой уходящей за горизонт галерее из подделок, подделок подделок и подделок подделок подделок. Настоящее и ненастоящее смешиваются и сливаются до полной неразличимости. И снова начинается страшное. Страшные вопросы вроде «Есть ли Бог — или это симуляция?», «Есть ли любовь — или это симуляция?», «Есть ли вообще хоть что-нибудь настоящее в мире людей, или все это — одни сплошные симуляции, порожденные человеческим разумом для самоуспокоения, обмана или с любой другой произвольной целью?»

Именно поэтому и возникает такая штука, как деконструкция. Очень постмодернистский фильм «Престиж» доступно объясняет нам, зачем она нужна. Когда смотришь фокус целиком, невозможно понять, где тебя накалывают. Чтобы понять, в чем дело, нужно его развинтить, увидеть механизм — и разобраться, где реальность и в чем иллюзия. При этом в постмодернизме нельзя исключать, что иллюзией окажется вообще все. Или что реальность окажется такова, что лучше бы уж иллюзия. Из последней серии, например, пелевинские летучие мыши, сосущие баблос. За красивым фасадом может оказаться страшное мурло. Впрочем, может быть и наоборот: настоящее и ценное вполне способно валяться там, где его никто нихрена не видит. Просто потому, что ему не создали красивого «симулякра»-изображения. В чем разница между крысой и нутрией? В качестве пиара.

Итак, постмодернизм деконструирует в попытках добраться до настоящего и выбраться уже, наконец, из самого себя. Из бесконечного количества отражений отражений и симуляций симуляций. Поэтому в постмодернистском произведении разрушаются и демонтируются все привычные конструкции: сюжет, образ, метафора — все это подвергается разборке на винтики, чтобы посмотреть, настоящее оно или фальшивка, а если фальшивка — то как именно нас накалывают? Так в рамках постмодернистского произведения стройная повествовательность модернистского произведения превращается в мозаичность, художественный образ превращается в набор разрозненных знаков, а метафора превращается в метонимию. Метонимия — это очень интересный художественный прием, который до постмодернизма плелся где-то на обочине жизни, а в нем внезапно стал основополагающим. Метонимия — прием, основанный на принципе замещения. Очень постмодернистский принцип. Вот пример, который пишут во всех словариках: «Все флаги в гости будут к нам». Где флаги обозначают вовсе даже не флаги, а чуваков, которые под этими флагами в гости-то и припрутся. Символическое обозначение материального явления. И это еще одна коронная фишка постмодернизма — переход от образа к символу. От описания реальности к условному ее обозначению. Потому что в постмодерне абсолютно на смысловом уровне однохренственно, так или этак — все равно всё ненастоящее. А символ дает большее пространство для маневра. Его, в конечном счете, можно отделить от того, что он символизирует, и отправить в свободное плавание. А потом и сам символ подвергнуть развинчиванию на составные части. Деконструкция образа — разделение его на означаемое явление и означающий его символ, потом деконструкция самого символа, потом... В эту игру можно играть очень долго, практически бесконечно. Деконструкция деконструкции деконструкции.

Холмс. Шерлок Холмс.
И ура, я наконец-то перестаю терзать ваши мозги теорией и перехожу к конкретике. Ну, более или менее. На самом деле, с творчеством, в том числе и постмодернистским, имеет место быть та же самая хрень, что и с постмодернистскими теориями. Не бывает сферических теорий в вакууме, как и сферического творчества в вакууме. Как правило, постмодернистское произведение начинается отнюдь не с того, что автор садится за стол и говорит «а напишу-ка я программный постмодернистский роман!» или «а проведу-ка я последовательную деконструкцию такого-то явления». То есть, и такие бывают, я не сомневаюсь, кретинов, повторюсь, везде хватает. Но обычно никто не думает о постмодернизме, деконструкции и симулякрах. И даже о слове «метонимия» не думает, когда пишет. Он, может, и вовсе никогда о нем не думал, если на филфаке не учился. Как правило, автор хочет что-то выразить. Решить некоторую художественную задачу. Но фигня в том, что если он хочет сделать это в наше время, он рано или поздно, так или иначе приходит к постмодернизму. Потому что мы живем в эпоху постмодерна и у нас постмодернистское мышление. Даже если мы и слова «постмодернизм» тоже не знаем.

Когда я говорю, что постмодернизм везде, я ни разу не шучу. Он натурально везде. Даже самые что ни на есть попсовые вещи, которые вообще ни на какую глубину и осмысленность не претендуют, наполнены постмодернизмом по самое горлышко. Это не про то история, что вот есть какой-то такой жанр для особо умных и тонких эстетов, которые тонко и эстетично играют смыслами, символами и образами. Помянутые уже марвеловские комиксы про Тора — такой же постмодернизм, как и высокоумный роман, который читало полтора человека. Это не отдельный жанр для избранных, это глобальная культурная и социальная формация, в которой мы все находимся по самые уши. Невозможно делать что-то в современной культуре и не делать при этом постмодернизм. Но в заметных, значимых и выдающихся вещах постмодернизма будет особенно много. Так же, как особенно много романтизма в Байроне или особенно много Возрождения в картинах Да Винчи.

Однако в «Шерлоке» постмодернизма даже больше, чем в среднем по больнице, причем с самого начала. И происходит это ровно по одной причине: изначальные условия задачи таковы. Собственно, в чем задачка-то? Задачка, если формулировать коротко, проста, как три рубля: «Давайте возьмем Шерлока Холмса, поселим его в 21 век — и посмотрим, что получится». Просто? Очень. И ни одного упоминания постмодернизма. Но давайте дальше следить за руками. Что такое Шерлок Холмс, как персонаж, образ, идея и символ? Шерлок Холмс — это воплощение модернизма и позитивизма, как оно есть. Воля и разум, способные постичь все, разрешить любую загадку и разъяснить ее рационально. Даже если речь об огромной светящейся собаке. Понимаете, да? Вот Шерлок Холмс, а вот начало XXI века, где постмодернизмом является все вообще, включая изображение булочки и кедов в инстаграме. На этом моменте наша задачка начинает звучать так: «Давайте возьмем символ модернизма, поместим его в постомодернизм — и посмотрим, что получится».

«Шерлок» в принципе был обречен на постмодернизм с самого начала. Просто по факту поставленной цели. Если ты берешь Шерлока Холмса и его историю — и начинаешь добросовестно приспосабливать ее под современные реалии, получается постмодернизм. Потому что ты берешь модернистскую историю — и начинаешь ее переделывать с поправкой на постмодернистские времена. Начинаешь заниматься тем, чем большую часть времени занимается постмодерн: переосмысляешь модерн с учетом изменившихся реалий. Безо всяких теорий и концепций, это получается само собой, естественным путем. Собственно, мы с первой серии оный постмодернизм и получили полной ложкой. С никотиновыми пластырями вместо трубки, Джоном, у которого афганский синдром и адреналиновая наркомания, бабой в розовом, работающей в глянце, и прочими веселыми пирогами. Деконструкция и постмодернизм были начаты еще тогда, когда Шерлок впервые назвал себя в кадре «высокофункциональным социопатом». Холмс такого про себя сказать не мог, потому что слов таких не знал. И Дойл их не знал. Тогда психология и психиатрия пребывали в зачаточном состоянии и никто бы ни за что и не подумал лезть Шерлоку Холмсу в голову и выставлять ему диагнозы. Тогда так просто не мыслили. Шерлок же, едва возникнув на экране, породил тонны психоанализа по сериалу, когда люди, стирая пальцы об клавиатуру в кровь, пытались выяснить, социопат он, аспергик или все же клинически здоров.

И это, дорогие мои, была деконструкция образа Шерлока Холмса, как она есть. Того, дойлевского еще, с трубкой и в дирстокере. Для этого не надо было ничего делать специально, не надо было читать Дерриду и Бодрийяра. Для этого надо было просто взять Шерлока Холмса и честно попытаться объяснить его языком XXI века, так, чтобы это выглядело убедительно. Первые обиженные люди с растоптанными идеалами, кстати, тогда же и завелись, после самой первой серии. Особо ярые поборники модернистской целостности и незыблемости основ высказались в том смысле, что это надругательство над светлым образом, превращение великого детектива в какого-то сраного хипстера с ноутбуком и вообще настоящий Холмс не такой был, он был вежливый и улыбался приветливо. И бесполезно было этим людям пытаться втолковать, что поменялся только «интерфейс», суть осталась той же самой. Что речь идет о сохранении именно сути, а не формы. Что после постмодернистского переосмысления формы, после ее деконструкции, суть не пропала, а наоборот. Не поняли. И до сих пор сидят и не понимают.

Вторая волна охреневших от происходящего закономерно возникла после второго сезона. Потому что создатели решили не останавливаться на достигнутом — и продолжили «адаптировать» Холмса дальше. Результат был немного предсказуем: когда они взялись постмодернистскими методами вычленять истинный смысл не только из Шерлока Холмса, но и из его истории, показав нам разом три ключевых точки развития персонажа, народ опять восплакал о попрании канонов и догматов. Ирэн испортили, над Мориарти надругались, Рейхенбах извратили, а баскервильскую собачку и вовсе убили с особым цинизмом. А люди, между тем, продолжили делать все то же самое, что и в первом сезоне: приспосабливать новые части истории о Шерлоке Холмсе под современность. Честно и добросовестно. И по-прежнему суть для них оставалась важнее формы. Понимаете, форма в наше суровое постмодернистское время — это натурально анатомический материал. Объект вивисекции. Она нужна именно для того, чтобы разделать ее на мелкие кусочки с целью выяснить, что там внутре. Гусик с голубым карбункулом в зобу. Если стараться во что бы то ни стало спасти гусика целиком, карбункула не то что не найдешь, а вообще не узнаешь, что он там был. Зато вот будет отличный гусик. Гусик это хорошо, он умеет гоготать и махать крыльями. В этом его природный естественный смысл, и нечего пытаться искать у него внутри противоестественную фигню.

Эта книга пишет меня
Ну а теперь о главном. Что же все-таки такое приключилось с третьим сезоном, что охуело куда большее количество людей, чем в предыдущие два раза, а постмодернизм, о котором раньше говорили только вскользь, вдруг стал трендом дня, публика разделилась на сторонников и противников оного постмодернизма и теперь перекидывается аргументами через понастроенные баррикады. Да вы знаете, вообще-то ничего особенного не произошло... Просто продолжение деконструкции, которая в нашем случае, напомню, означает всего лишь адаптацию Шерлока Холмса под современные реалии. Да, у этих людей нет ничего святого, ничегошеньки, и рано или поздно они до всего дотянутся. У них и не может быть ничего святого, не должно. Иначе они не смогут делать то, что делают: переосмысливать модернизм в постмодернизме, адаптировать Холмса под XXI век. Иначе, если они будут оглядываться на то, не слишком ли они сильно расковыряли канон и не слишком ли сильно потоптали чьи-то цветы, они начнут фальшивить. Не так, как им приписывают в третьем сезоне, а по-настоящему. Потому что как только ты оглянулся через плечико на чужое мнение — заканчивается творчество. Как только ты, делая постмодернистскую вещь, остановил себя от доковыривания до смысла в каком-то месте, потому что нельзя же это трогать, это же священная корова — ты можешь попрощаться со смыслом навсегда. Нету священных коров. Развинчивать нужно все. И проверять, нету ли там наебки. Оно может выглядеть, как самое честное и искреннее на свете, идеал всего хорошего, но его все равно нужно развинтить. Именно это в данном случае будет авторской честностью, а не объяснение по пунктам того, каконвыжил.

Впрочем, если бы все ограничилось Шерлоком, стрельнувшим Магнуссену в голову, и гибридизацией Мэри Морстен и Себастьяна Морана, думаю, недовольных было бы меньше. Примерно столько же, сколько в прошлые разы. Массовый охренеть у людей все-таки не из-за этого произошел. Шок, трепет и куча разговоров о постмодернизме у нас нонеча случились из-за того, что деконструкция перешла на новый уровень. Пока людям нежно и с клубничной смазкой деконструировали канон АКД, люди воспринимали это терпимо. Чего они не вытерпели, так это того, что им внезапно начали деконструировать сам сериал. Вот новое, которое случилось с нами в этом сезоне, и которое многие не пережили. Между тем, это было неизбежно. Рано или поздно, так или иначе. Вы же помните, что если деконструкция в принципе начата, то она не заканчивается, пока не будет развинчено все, что можно развинтить? Если мы развинтили Дойла и получили по итогам Шерлока — следующим логичным шагом будет развинчивание самого Шерлока. Если этого не делать, процесс остановится и начнет вертеться на месте. И в конечном счете мы будем довольно-таки бессмысленно метаться туда-сюда среди по-настоящему пустых и вторичных игрищ в детальки канона. Потому что смысл есть только в поисках смысла, а поиски смысла возможны только путем последовательной деконструкции всего, что можно ей подвергнуть. Вот и все.

Я честно, искренне не понимаю разговоров о том, что создатели пожертвовали содержанием в пользу формы, что они вместо того, чтобы следовать за историей, которую рассказывают, пошли на поводу у собственных бзиков, что они сделали третий сезон с оглядкой на кого-то там и так далее. Потому что с моей точки зрения они поступили ровным счетом наоборот: позволили истории и художественной реальности «Шерлока» происходить так, как ей наиболее естественно происходить, и развиваться так, как ей наиболее естественно развиваться. Совершенно забив на то, что многим такой вариант может не понравиться, потому что у людей есть ожидания, есть представления, есть определенные ограничения в башке. К счастью, у создателей сериала ничего этого нет. Они по-прежнему готовы пожертвовать чем угодно ради поисков смысла. Да, это постмодернизм. Слава богу, это постмодернизм. В самом лучшем смысле этого слова. Поэтому я закончила смотреть третью серию третьего сезона развлекательного сериальчика — и задумалась о милосердии и жертвенности. Потому что, слава те господи, этот сериальчик не о том, как бы так покрасивее расставить элементы дойловского канона в современных интерьерах, чтобы потрафить его любителям. И не о том, как бы так изобразить отношения Шерлока и Джона, чтобы все урыдались. Это сериальчик о том, какой вообще смысл в Шерлоке Холмсе и истории о нем. Какой смысл в этом может быть сегодня, в начале XXI века, через сто лет после того, как модернистский и позитивистский мир рухнул людям на голову вслед за выстрелом в эрцгерцога Фердинанда. Какой в этом может быть смысл, когда многие смыслы, вложенные в образ Холмса изначально, утратили к чертям всякую актуальность все в том же 1914 году. Какой в этом может быть смысл, не зависящий от того, шлет Холмс смски или телеграммы, ведет Уотсон блог или пишет рассказы, оперная певица Ирэн Адлер или доминатрикс, служил Моран в Индии или работал на Северную Корею. Какой в этом может быть истинный смысл. Который останется даже после того, как вся реальность упадет прямо тебе на голову. Когда и сам сериал тоже упадет тебе на голову, расколовшись на множество кусочков. Что останется тогда? Вот это, собственно, и важно по-настоящему, а остальное можно выкинуть и забыть.

Приятного вам постмодернизма.

@темы: Thinking Allowed, Crux Of The Message